4 сентября 1934 г. подводный заградитель «Сталинец» (Л-2) под командованием Г.А.Иванова вышел в Балтийское море для определения подводной автономности. На борту лодки находился командир дивизиона Г.Г.Таубе, слушатели УОПП В.М. Блинов, В.А.Недялко и помощник флагманского врача З.З.Хвощинский. С целью соблюдения скрытности переход Финским заливом совершали в подводном положении. Лодка следовала на глубине 30 м и к 12.00 6 сентября прошла траверз Хельсинки.

    В 14.00 после обеда командир лодки Г.А.Иванов сменил в центральном посту своего помощника Аверичкина. Командир дивизиона Г.Г.Таубе в это время отдыхал во втором отсеке на диване кают-компании по левому борту. Я принимал доклады в центральном посту, а затем обходил отсеки. Проверял состояние трюмов, забортной аппаратуры, работу механизмов, беседовал с вахтенными, выявлял их знания обязанностей и настроение. После подзарядки аккумуляторной батареи с момента погружения прошло 8 часов. В лодке было тепло, ощущалась значительная влажность. Закончив очередной обход, я вернулся во второй отсек, доложил о результатах обхода командиру лодки и командиру дивизиона. Командир лодки Г.А.Иванов попросил меня подменить его в центральном посту пока он попьет чая, не меняя в это время ни курса, ни глубины погружения. Большая часть личного состава, свободного от вахты после обеда, отдыхала во втором отсеке. Командир разбудил кока и приказал приготовить чай.

    Оставаясь в центральном посту за командира, я встал ближе к правому борту с расчетом иметь в поле зрения все основные приборы, необходимые для управления лодкой: глубиномеры, дифферентометр, аксиометры вертикального и кормовых горизонтальных рулей, указатели положения кингстонов и клапанов вентиляции цистерн главного балласта, манометры магистрали воздуха высокого давления и групп баллонов. Одновременно наблюдал как З.З.Хвощинский производит замеры воздуха во втором отсеке.

    Неожиданно я почувствовал, как корпус лодки сильно содрогнулся. В тот же момент во втором отсеке погас свет, и оттуда в центральный пост через открытую дверь ворвалась сильная воздушная струя с языками пламени. Струя воздуха сбила с ног боцмана, управлявшего горизонтальными рулями, рулевого, стоявшего у вертикального руля, и старшину трюмных Ильина. Все они лежали на настиле центрального поста. Я тоже был отброшен к правому борту, ударился спиной о шпангоуты, инстинктивно ухватился за их полки, чтобы удержаться на ногах. Прошло какое-то мгновение, в течение которого моя память и сознание были, по-видимому, парализованы. Оцепенев, я продолжал стоять, держась за полки шпангоутов, видя как люди, управлявшие лодкой в центральном посту, лежат на настиле у переборки третьего отсека. Через открытую дверь из второго отсека продолжал поступать темный едкий дым с горячими газами. Из оцепенения меня вывел крик раненых — кока и вестового, выбежавших из горящего второго отсека. «Горим, задыхаемся!».

    Ко мне вернулось сознание. Я понял, что во втором отсеке произошел взрыв и продолжается пожар, почти весь командный состав находился в горящем отсеке, и я обязан немедленно принять решительные меры для спасения из него людей, а также самого корабля, следовавшего неуправляемым в подводном положении. Я скомандовал: «По местам стоять!». Одновременно захлопнул дверь во второй отсек, чтобы прекратить поступление в центральный пост едкого дыма и горячих газов, открыл дверь в четвертый отсек, где на койках разместились раненые.

    Затем я снова открыл дверь во второй отсек и подал команду «Всем выходить из отсека!». Через открытую дверь в центральный пост и четвертый отсек снова хлынули дым и газ. Раненые в четвертом отсеке начали кричать: «Задыхаемся, закройте дверь во второй отсек!». Я приказал прекратить крики. Из горящего отсека вышли командир лодки, его помощник и минер (фамилии не помню). Все были ранены. После их выхода я снова быстро закрыл дверь.

    Командира лодки при взрыве ударило головой о шпангоут, в результате он получил тяжелое ранение. Его перевязали и уложили в рубке. Остальных раненых уложили на койки в четвертом отсеке. Лодка продолжала следовать на 30-метровой глубине прежним курсом на запад.

    Так как большая часть командного состава все еще находилась в горящем отсеке, я стал принимать меры к спасению людей. Приготовили мощную переносную лампу, которой пытались осветить второй отсек, когда я снова открыл дверь. В дыму ничего не было видно, но на свет из аварийного отсека вышли раненые комиссар лодки Медведев, дивизионный штурман и двое краснофлотцев (фамилии не помню). Никаких признаков жизни во втором отсеке не было, и я снова задраил дверь на рукоятку.

    Убедившись, что из горящего отсека удалось вызволить большую часть находившихся там людей, я принял решение немедленно всплывать. Для этого подал команду в пятый отсек. «Перейти с электродвигателей экономического хода на главные!». Это обеспечивало быстрое всплытие на перископную глубину для осмотра горизонта во избежание тарана какого-либо судна.

    Получив доклад о готовности ходовых электродвигателей, подал команду увеличить ход и подвсплыть на перископную глубину. Трюмному старшине приказал приготовиться к приему балласта в уравнительную цистерну на случай опасности тарана какого-либо судна. Одновре¬менно поднял перископ и быстро осмотрел горизонт. Он был чист. Тогда я приказал продуть среднюю цистерну, отдраил крышку рубочного люка, скомандовал: «Стоп электромоторы!». Вышел на мостик, предварительно приказав боцману переключить управление вертикальным рулем с центрального поста на мостик и поднять военно-морской флаг. Погода стояла солнечная и безветренная. Затем я приказал старшине трюмных приготовиться к продуванию цистерн главного балласта, а электрику провентилировать отсеки (кроме второго).

    После всплытия оставил на мостике боцмана, приказав ему внимательно следить за горизонтом, и спустился в центральный пост. Став у двери во второй отсек, начал прислушиваться и услышал слабый шорох. Я сразу попытался открыть дверь во второй отсек, но она не открывалась, давление в горящем отсеке поднялось и прижало дверь к комингсу. При помощи привода я немедленно открыл захлопку судовой вентиляции второго отсека, скопившиеся там газы с шумом устремились в шахту вентиляции.

    Как только было снято давление с аварийного отсека, дверь удалось открыть. У самого комингса на настиле лежал штурман лодки Мельников с переломанными ногами. Его перенесли в четвертый отсек и уложили на койку. Я еще раз попытался с помощью переносной лампы осветить второй отсек, но из-за густого дыма удалось различить лишь груды щепы, куски линолеума и обрывки покрытия аккумуляторной батареи. Внутри отсека не было слышно никаких звуков. Тогда я еще несколько раз подал команду во второй отсек: «Всем выходить из отсека!». Никто не откликнулся, и никаких звуков не было слышно. Дверь во второй отсек я снова задраил и приказал начать продувание цистерны главного балласта. Сам поднялся на мостик.

    Пока я был занят эвакуацией людей из аварийного отсека, раненый командир Г.А.Иванов, очнувшись из полузабытья, приказал радисту передать в адрес штаба флота условный сигнал «Кашалот». Радист доложил мне, что сигнал передан и принят адресатом, но без координат лодки. Раненый командир, не имея возможности оценить обстановку, приказал трюмному затопить аварийный отсек, о чем последний доложил мне. Я приостановил выполнение этого приказания, объяснил командиру, что в данной ситуации это лишь усугубит аварию, с чем он согласился. Затем, видя, что раненый командир теряет сознание и не в состоянии командовать кораблем, принял командование лодкой и объявил об этом команде, информировал ее о нашем положении, о том, что у нас на борту шесть раненых и неизвестна судьба четырех человек, оставшихся в аварийном отсеке, в том числе комдива.

    Поскольку командованию соединения не были сообщены наши координаты и оно не знало о характере наших повреждений, я предполагал, что на поиски будут высланы самолеты. Чтобы облегчить им обнаружение лодки, я приказал вынести на мостик прожектор и давать им проблески при обнаружении самолета. Затем приказал радисту передать в штаб флота и командиру соединения открытым текстом: «Сталинец», коорди¬наты приближенно траверз Нарген – Порккала Уд. Имею ход. Нужен штурман с картами. Идем на Готланд. Григайтис. 6.09.1934». Поскольку весь строевой комсостав лодки вышел из строя, я, как принявший на себя командование, решил самостоятельно вести лодку в базу. По многолетним плаваниям этот маршрут мне был хорошо знаком. Погода была штилевая.

    Поднявшись на мостик, я приказал приготовить дизеля к пуску. Внизу за себя оставил старшину трюмных Ильина. По готовности дизелей лодке был дан малый ход и, развернувшись на обратный курс, мы последовали в расчете выйти к о. Гогланд. Мы не имели возможности ни следить хотя бы приблизительно по карте за движением корабля, ни вести записи в журнале. Штурманский пост и все документы остались в аварийном отсеке. Я несколько раз спускался вниз, оставляя за себя на мостике боцмана, и каждый раз тщетно пытался обнаружить какие либо шумы или иные признаки жизни за переборкой второго отсека.

    Уже более часа мы шли малым ходом, когда сигнальщик обнаружил два гидросамолета на высоте около 3000 м, пролетавшие в стороне от лодки на запад. Чтобы обратить их внимание, я приказал направить на них луч прожектора. Один из самолетов нас заметил. Сделав разворот, самолет стал снижаться и сел на воду в 70-80 м от нас. Мы спустили шлюпку и боцман доставил командира самолета на лодку. Он доложил мне, что самолеты искали нас по приказанию начальника штаба флота, и наш прожектор помог ему нас обнаружить.

    Я договорился с командиром самолета, что он примет на борт всех наших шестерых раненых, хотя это и являлось перегрузкой воздушного корабля. Чтобы безопаснее погрузить тяжело раненых на самолет, мы поставили его с правого борта, пришвартовав крылом к кормовой надстройке. Таким образом, самолет оказался между лодкой и берегом, что предохраняло его от волнения в случае прохода судна. Погрузка раненых осложнялась тем, что у части из них были перебиты обе ноги. Каждого раненого пришлось усаживать в брезент и бережно переносить к люку. На верхней палубе у люка для приемки раненых находился я и несколько человек команды. Труднее всего было поднять тяжело раненого, а вернее протащить его в сидячем положении через спасательный люк диаметром 650 мм. Стоны и вопли были душераздирающие. Погрузка в самолет оказалась более легкой. Каждого раненого укладывали на брезент или одеяло и по плоскости гидросамолета подносили к люку, через который спускали в отсек, где экипаж самолета их укладывал. Наконец все 6 раненых были погружены. Командир гидросамолета выразил сомнение, удастся ли ему оторваться от воды, так как нагрузка самолета была предельной.

    Прощаясь с командиром гидросамолета, мы пожелали друг другу доброго пути. Заняв свое место, командир самолета попросил убрать крепящие концы и оттолкнуть его от борта. Запущены двигатели гидросамолета. Несколько томительных минут. На верхней палубе собрались все свободные от вахты в ожидании отрыва самолета от воды. Но вот дан полный газ и гидросамолет начинает скользить по водной поверхности. Через несколько минут он уже над водой. Над палубой раздаются радостные возгласы: «Оторвался от воды! Счастливого тебе полета!».

    Проводив самолет, люди снова заняли свои места в отсеках, а я опять поднялся на мостик. Запустив оба дизеля, повел лодку средним ходом по направлению к о. Гогланд. Увидев следовавший в восточном направлении какой-то транспорт, поправил по нему курс и повел лодку уже увереннее.

    Когда мы подходили к южной оконечности Гогланда, нас встретил эсминец. На его борту к нам на помощь вышел командир соединения К.И.Самборский со своим флагманским штурманом. Они поднялись на борт, и я сдал командование командиру соединения, который и повел лодку в базу. Ночью на другом эсминце к нам прибыл начальник штаба флота И.С.Исаков. Он спустился в центральный пост лодки. Я доложил обстановку, после чего он убыл на эсминце в базу.

    Утром 7 сентября наша подводная лодка благополучно возвратилась в Кронштадт и ошвартовалась у пирса береговой базы. Команда, испытавшая моральное и физическое перенапряжение, по приказанию командующего флотом была целиком направлена в дом отдыха. Командир лодки (во время возвращения в базу он отказался покинуть лодку и лежал в рубке) и другие раненые были отправлены в госпиталь.

    Несмотря на огромное переутомление, для дачи объяснений по аварии различным комиссиям мне пришлось остаться на базе. Через несколько дней в Кронштадт прибыл Начальник Морских Сил В.М.Орлов. Ознакомившись с результатами предварительного расследования обстоятельств аварии и заслушав мой доклад, он заявил, что считает мои действия правильными и решительными и тут же приказал немедленно предоставить мне отдых.

    В базе, когда был отдраен второй отсек, выяснилось, что жертвами аварии стали четыре человека: командир дивизиона Г.Г.Таубе, помощник флагманского врача З.З.Хвощинский и слушатели командирского класса УОПП В.А.Недялко и В.М.Блинов. Все они были похоронены с воинскими почестями на кладбище в Александро-Невской Лавре в Ленинграде, где им установлен памятник.

    Каковы же причины, вызвавшие столь трагическую аварию? Расследование показало, что взрыв в аккумуляторном отсеке произошел от воспламенения водорода от искры, вероятно, в результате включения рубильника. Водород же проник в отсек из аккумуляторной ямы. В отличие от подводных лодок типа «Д» (первая серия), на лодках типа «Л» (вторая серия) аккумуляторные ямы не имели герметичного настила. Он был оборудован съемными щитами конструкции, которую позаимствовали с бывшей английской подводной лодки «L-55». Это способствовало проникновению водорода в жизненную часть отсека и явилось причиной аварии. В дальнейшем аккумуляторные ямы на всех лодках типа «Л» были переоборудованы. Создали и специальные приборы беспламенного автоматического сжигания водорода.

    Таким образом, судостроители извлекли полезный урок из трагической аварии. В годы Великой Отечественной войны все подводные заградители этого типа отлично себя зарекомендовали при выполнении заданий командования КБФ.